спешл фо АЙВЕН или трамвайное чтиво

[Энтропия]

Получается так, что больше всего книг я читаю в общественном транспорте, не в обиду самим книгам, а прсото в следствие несоответствия желаний возможностям. Кстати, книга как средство отвлечься от вездесущих пробок просто неоценимо, советую.



Итак, я писала недавно про приезжавшую к нам норвежскую писательницу, Ханну Ёштавик, и товарищ Айвен заинтересовался ее творениями, не в силах найти их в поисковиках. До нашей группы дошло издание на латышском языке ее предпоследнего романа "presten" (что-то вроде священницы, увы, в русской культуре такого явления быть не может, скорее "проповедница").

В целом роман представляет собой экзистенциальное чтиво, без конца и без начала. Абсолютно безнадежное, напряженное и абсурдное, как и положено ему быть. Если вы знакомы с норвежской литературой по Э.Лу, то настоятельно рекомендую прочитать и это в качестве обратной стороны медали, ведь в данном случае язык как таковой действиетльно является определяющим и структурирующим моментом. Все мы воспитаны на неисчерпаемом русском, многослойном английском. Кое-кто даже на французском и немецком языках с богатым литературным багажом. В противовес этоим словесным сокровищницам появляется несколько непластичный, скупой на синонимы и от чрезмерной конкретности блеклый норвежский. Судя по всему, на нем надо писать либо нарочито грубо и начертательно (Лу), либо изобретая динамические, комплексные образы и конструкции(Ёштавик). Наверняка есть еще много других способов, но ясно одно - писать на норвежском не так легко как кажется на первый взгляд.

Как и обещала, привожу некоторые отрывки (переведенные Даце Дениней с норвсжкого на латышский и мною с латышского на русский). Все отрывки под катами:

красный

Я вообразила, что она в комнате лежит на кровати, бродовые шторы, выкрашеные красным стены, картинки с божествами различных религий, которые она повесила на стены, изукрасив рамки золотой, а некоторые - черной краской.

Я вспомнила первый раз, когда она показала мне свою комнату, казалось, она пыталась меня спровоцировать; разглядывала меня пока я осматривалась. Потом бросилась на кровать, вперилась в потолок и сказала, что она открыла, что красный - это цвет, соединяющий все воедино, все верования и все народы, что это цвет крови, именно поэтому она так выкрасила стены.

хаос

По всей комнате валялись лоскутки - темные и голубовато-сиреневые, и красно-пурпурные. Майя сказал, что разбрасывает их, чтоб быть уверенной в том, что не образуется система. Я не возражала, только нагнулась и пощупала блестящие тряпочки - там была и парча, и ткани си золотыми цветочками, были матовые и серебристые. У меня закружилась голова от одного их вида, как будто узор на каждой был целым миром, стремящимся меня поглотить, засосать внутрь, стоило мне только поддаться.

смотри на меня

Я повернулась. Она стояла у дверей в одном из старых черных платьев, купленых по обыкновению на блошином рынке и перешитых, и в шерстяных носках. Майя смотрела на меня, ее глаза были такими светлыми. В ее взгляде было нечо необычное, я подумала, что ее глаза были как раны. Казалось, чтоей больно от моего взгляда, что она хотела бы прекратить это, нов то ж время - чтобы я смотрела. И поэтому она разбросала по лицу все эти заклепки и бусинки, чтобы мы смотрели на них. Смотри на меня, не смотри на меня, смотри на меня через заклепки.

флейта

Я была у Кристины в коридоре, шла за не по коридору. Он шагала и играла на флейте, но не было ни звука, я ничего не слышала. Услышала только шлепок, хотя меня ведь там не было, никогда я его не слышала. Пока говорил управляющий, звучал стук и грохот, пситолет, из котрого она застрелилась. Она упала оземь, сломались тонкие веточки, в туманной маленькой ложбине лежит она посреди гнилых листьев и стреляет себе в голову, пока там больше нет никакой головы, и тогда она продолжает стрелять туда, где она была.

пропасть

И это случилось так резко, внезапно стало больно еще раз взглянуить на нее, как будто там, в ее глазах, была рваная рана, и я посмотрела в бездну, где было нечто, оставленое без всякой опоры, как будто она падала в свой собственный взгляд. Это длилось одно мгновение, и тогда глаза опять стали гладкими, закрылись. И я не знаю, было ли это потому что ей удалось закрыть безну, над которой она стояла, крышкой. Или наоборот, она всё ещё падала там, под крышкой, успев толкьо закрыть себя оболчкой, чтоб только никто не видел.

Она ничего не сказала.

о плоском

Я пыталась иногда себе это сказать: "Сейчас в небе что-то происходитю" Но ведь не это мне больше всего нравилось. Небо просто было, далеко в вышине, вдали. Небо имело мало отношения со мной, это воздушное наверху, проносившееся мимо. Нет, меня радовало всё плоское. Земля. Земля, вереск, плоскогорье. Большое, открытое, плоское. Где взгляд проникал далеко. Ничто не закрывало вид. Также как и море, воды, смотришь на на нихз, на фьорд, и на полоски земли на другой стороне, такие же плоские.

Я редко об этом говорила. Могла сказать, что мне нравится плоское. как бы проводя испытание. своего рода эксперимент. И возможно, кто-то отвечал, уделял меня взглядом. И я знала, что мы понимаем друг друга, понимаем, о чем речь, о плоском. О большом открытом, о том, что прсото есть, такое как есть, чтобы и мы могли существовать в нем. Или может быть кто-то смотрел на меня так, как если бы я говорила о чем-то периферийном, несущественном. Тогда я больше не продолжала тему, скрываяи всё внутри, пока опять не оказывалась наедине с собой.

Немного информации о писательнице

Ханна Ёштавик родилась в 1969 году. Детство провела в крошечном городке на границе с Финляндией, населенном всевозможными национальностями, включая лапландцев и саамов, уставленном тоскливыми фабричными зданиями. В возрасте 12 лет вместе с семьей она переехала в Осло. Чувство расстояний и пространств она впоследствие хотела перенести на страницы романов. Писательницей стала случайно: после того как по окончании школы, её посавили на длинную очередь в факультет психологии, она решила воспользоваться возможностью и пройти без очереди на писательский факультет. Позже, когда она уже написала свой первый роман, ей пришло приглашение учиться на факультете психологии, которое она отринула.

Вступление в писательское объединение не было легким. Написав положенные каждому члену два романа (это были "Хак" и "Энтропи", в которых куски текста чередовались с белыми абзацами), она вместе с мужем-писателем послала заявление. В один и тот же день они получили ответы - муж положительный, она отрицательный. Посчитав, что причина неприятия кроется в замысловатости названий романов, Ханна написала третий роман, с названием сколь простым, столь и многогранным- "Любовь". В нем как и в предыдущих двух есть мотив чередования - повествование ведется от лица то матери, то ее ребенка. Соединяет эти два различных "рассказа" до поры до времени только единовременность, только позже они сплетаются воедино. К настоящему времени Ханна - автор 8ми романов, переведенных на разные языки мира.

Здесь можно прочитать интервью с писательницей на латышском языке.

Comments

[Айвен]

Спасиб.

Понятно, что текст приведённый не большой, судить сложно. Лично у меня вызвало ассоции с "Тошнотой" Ж.П. Сартра. Но Это моё внуьренне субъективное восприятие небольших отрывков.

[Энтропия]

Айвен

ну я ж и говорю, экзистенциализм прет) изо всех дыр)

люблю)