Фальшь. Гипсовые бока, переливающиеся розовым; отдаленный гул поездов ранее в тот же день. На небе тоже забавляются красками, потом сливают грязную воду вниз, она течет по крышам, по стенам, по мыслям, окрашивая все в рябое и серое. Они забирают краски отсюда, выжимают их из неба, ярко-зеленой травы, из гуталлиново-черного асфальта, смешивают и получают грязь. Только чайки остаются чистыми, их щадят, ведь если бы не они, кто бы сбивал высоко в небе самолеты...
Фарш. Это невозможно. Мир кишит созданиями и предметами, слоями и фактурами, понятиями и сочетаниями звуков, которыми мы их называем. Мир густеет от воспоминаний и спонтанных мыслей, поэтому человек и не тонет в густоте этого вселенского варенья, подобно ложке, которую мы опускаем в банку. А некоторые еще и ныряют, испытывая нечто вроде глубоководного опьянения.
Фарс. Аппарат внизу приятно жужжит, пока готовит кофе. На дисплее появляется надпись: "Help yourself", что само по себе банально, но столь многослойно, что дискуссия с железной коробкой кажется почти неизбежной, однако пора брать кружку. Амальгама. Удивительно, что люди придумали такое красивое слово: на зеркале зеленоватые пятнышки, как плесень; подумать только, в зазеркальном мире, эти пятнышки продолжаются в виде бесконечной прямой, уходящей все дальше и дальше, пожирающей все на своем пути, как какой-нибудь жук-короед. Вкус кофе делает мир всё материальнее, полифоничнее, амальгамный мир тоже наступает со своим гремящим аккордом, и мягкий шелест норвежских слов, и смех и улыбки, и звон ключей, и мусор, сыплющийся из наушников, и мерное сипение карандаша, и плевки дождя рано утром, и россыпь оранжевого мандарина, и небо, варикозное с набухшими венами от очертаний деревьев...