Перед вами еще один черновик отрывка из романа "Первооткрыватель" Яна Хьяштада, который я перевожу в рамках проекта в "Клубе неудачников". Каждую неделю я выкладываю в дневник по одному небольшому фрагменту. Критика и комментарии приветствуются.
Надо сказать, что к тому времени Юнас уже успел провести связь между женщинами и риском. Он четко осознавал, что, бросив взгляд на девушку, он подвергался опасности потерять рассудок. Для Юнаса мысль о том, что женщины, в конечном счете, были смертельно опасными существами, не была новой.
Эта мысль зародилась в нем после тогочитать дальше, как впервые умер близкий ему человек. Эта первая на его памяти смерть, по словам взрослых, была «мистической» и «необъяснимой». Дядя Лауритз, пилот SAS, погиб в аварии, но не на рейсовом самолете (в похожем на катастрофу, катаклизм, падении на лайнере Каравелла), а на своем собственном маленьком самолете Пайпер Каб. Так уж получилось, что маме Юнаса не с кем было оставить сына в тот день, когда ей предстояло перебрать вещи, оставшиеся после смерти ее брата. Бабушка не смогла найти в себе силы, чтобы присоединиться к ней. Она получила известие о его смерти, лежа в ванне и слушая Би-би-си. Уже это было плохим предзнаменованием. «Он был умелым пилотом, - бормотала она, лежа в ванне и пожевывая почти выкуренную сигару, - никогда еще столь многие не были обязаны столь немногим»
Юнас обрадовался приглашению матери. Ведь дядя Лауритз был его героем, несмотря на то, что он почти всегда был в отъезде. Он был своего рода рыцарем, который врывался в жизнь Юнаса верхом а лошади, еле успевая оставить после себя какую-нибудь игрушку из Парижа или жестяную коробку с конфетами «Quality Street» из Лондона. Однажды, когда Юнас случайно проткнул футбольный мяч каких-то больших мальчишек, и они стали угрожать ему неподалеку от многоэтажки, перед ними вдруг остановилось такси, из которого вышел дядя Лауритз в темно-синей униформе и с тремя золотыми полосками на обшашах. Мальчики застыли в немом удивлении и восхищении. В тот момент для Юнаса дядя был настоящим ангелом.
При жизни дяди маме Юнаса не доводилось бывать в квартире брата. Брат ни разу не приглашал туда ни ее, ни других родственников. Если он и приглашал их куда-нубудь, то только в ресторан «Скансен» или в Маврийский зал отеля «Бристоль». «Лауритз жил своей жизнью», - говорила мама Юнасу в оправдание. Лауритз и сам редко бывал на квартире из-за своей работы. От Юнаса не скрылось любопытство матери, сквозившее через ее скорбь. «Он на самом деле был очень стеснительным человеком. Застенчивым. Ну, почти как ты. Наверное, это семейное», - сказала мама Юнасу. Мать мало общалась со своим братом, хотя они и выросли вместе в Гардемуэне, в пятидесяти километрах от Осло. С самого раннего детства брат был одержим желанием выйти за границы: «Я хочу научиться летать высоко. И далеко.»
В итоге его полет оказался коротким. И низким. Все понимали (да и официальный отчет об аварии об этом не умалчивал), что для такого опытного пилота, как Лауритз Вергеланн, было немыслимо врезаться в линии электропередачи по ошибке, особенно в этой знакомой ему местности. Да и погода была хорошая, безветренная. Никто не осмеливался произнести этот вердикт вслух, но слово «самоубийство» можно было легко прочесть между строк. Юнасу больше нравились слова «мистическая» и «необъяснимая» гибель. Ракель утверждала, что вся эта история напоминала ей кончину легендарного французского летчика по имени Сэнт-Экзюпери (это имя сразу запало Юнасу в душу), пропавшего без вести во время разведывательного полета ближе к концу Второй мировой войны. Ни его, ни самолет не удалось найти. Некоторые поговаривали, что он упал в Альпах, кто-то полагал, что он исчез в Средиземном море. Подробности аварии так и не удалось выяснить. «Так это и должно быть, - думал Юнас, - вот она, подобающая смерть для рыцаря, не говоря уже об ангелах».
«Все дело в женщине», - сказала мама Юнаса отцу. Дядя носил на шее медальон, в который можно было вложить фотографию,но когда мать, в связи с похоронами, открыла его, в нем ничего не было. Однако ее мнение от этого не поколебалось. «Другого объяснения и быть не может, - сказала она, - во всем виновата несчастная любовь». Юнас крепко задумался. В тот момент он впервые услышал, что к самому положительному слову в мире можно было привязать что-либо отрицательное. Он смаковал словосочетание «несчастная любовь». Для Юнаса это был первый сигнал того, что любовь была штукой нешуточной, и этому откровению предстояло посетить Юнаса позже, при встрече с Карен Мур, рассказавшей ему про свои приключения в Провансе. Он узнал, что любовь вела за собой последствия. Она не только поднимала людям высоко над землей, нет, она могла заставить их пойти на снижение. Заставить их лететь слишком низко. Может быть, не стоило так уж смело тянуться за любовью. Юнас раздумывал о том, что надо бы ввести закон, по которому все девушки обязаны были бы носить предупредительный знак на шее, большую железку с надписью «Высокое напряжение. Опасно для жизни». Любовь была как электричество: она дарила тепло и свет, но могла и повергнуть человеческую жизнь во тьму из-за малейшего короткого замыкания.
- Как ты думаешь, как выглядит его квартира? - спросил Юнас маму по дороге.
- Понятия не имею. Он прожил в ней всего три-четыре года. Скорее всего, она такая же, как у всех. Совершенно обычная.
Юнас понимал, что его мать надеялась найти в квартире что-нибудь, что могло бы объяснить решение брата покончить с жизнью, врезавшись в линию электропередачи. Например, торжественное заявление на его письменном столе. Или коробку с тлеющими любовными письмами. Юнас же предвкушал, что вот-вот он войдет в квартиру человека, который любил, человека, ставшего жертвой любви. Другими словами, ему предстояло увидеть перед собой пространство любви.
Все началось многообещающе. Во всяком случае по мнению Юнаса. Дверь с тремя огромными, защищенными от взлома, замками. Ни у кого не было ключей от нее. Даже в кармане самого дяди их не нашли. «Ни к одному человеку нельзя подобрать ключи», - осторожно сказал его отец , отказавшийся пойти вместе с ними, сидя за пианино в гостиной. Мама Юнаса позвонила в фирму по вскрытию замков и договорилась с ними о встрече. Мастер подошел к двери одновременно с ними. «Лауритз никому не позволял к себе подступиться», - пробормотала мать, когда дверь наконец поддалась. Юнас подумал, что за дверью обязательно скрывалась какая-нибудь важная тайна, возможно даже нечто скандальное, темное. Ведь не зря дядя вставил в дверь три здоровых замка.
Они переступили через порог. Юнас изо всех сил пытался скрыть свое предвкушение. Он вспомнил, как он впервые зашел вместе с Вольфгангом Микаэльсоном в его комнату, где под потолком висели модели военных самолетов, как минимум пятьдесят штук, покрашенных, вдобавок, в правильные цвета. Его это настолько шокировало, что он вздрогнул так, как будто бы, открыв дверь, он очутился в самом разгаре Второй мировой войны.
Больше всего Юнас надеялся на то, что они найдут что-нибудь ценное. Своего рода наследство. Он хотел бы, чтобы, кроме стеснительности, от дяди ему досталось что-нибудь еще. Он фантазировал о скрытой комнате. Заполненной золотыми слитками. Или доселе неизвестными картинами работы Тидеманна и Гуде ценностью в миллиарды крон. Или хотя бы коллекцией комиксов.
А квартира, между тем, была абсолютно голой. И абсолютно белой. Представьте, что вы только что взломали огромный сейф и обнаружили, что он пустой. Юнас с матерью бродили по трем большим комнатами. Никаких книг, никаких ковров, никаких картин на стенах. В ванной комнате не было ни единой вещи, даже бритвенного станка или бутылки с одеколоном. Даже кухня была пуста. Ни на одной полке холодильника ничего не лежало. «Может быть, он и правда был ангелом, - думал Юнас, - ангелам не нужна пища, им не нужно даже бриться». В спальне была только кровать, безукоризненно заправленная. В шкафах висело несколько пиджаков и униформ. Кроме спартанского набора мебели и самых необходимых предметов бытовой техники, они нашли только одну ценную вещь: под окном стояла внушительных размеров стереосистема эксклюзивного производителя, этакие чужеродные устройства, придававшие гостиной вид огромной кабины пилота. А рядом со стереосистемой стоял ящик для апельсинов с пластинками Дюка Эллингтона. Впоследствии Юнасу казалось, что эти пластинки имели такую же ценность как бортовой самописец, и что внимательно прослушав их, распробовав все названия песен, можно было найти разгадку дядиной смерти. До этой идеи он, конечно же, додумался только после того, как Маргрете прислала ему «Rubber Soul» в качестве прощального подарка. Кто знает, возможно, для дяди Лауритза его ящик с пластинками был своего рода коробкой с любовными письмами, возможно, он был для него ценнее всех золотых слитков мира.
Голые белые стены создавали впечталение, что перед Юнасом было бесконечное белое пространство. Это было диаметральной противоположностью темной комнаты фотографа. Перед ним была квартира, в которой не проявлялись фотографии, не проступали образы. Чем больше он думал об этом, тем более логичным и правильным ему казался этот вывод. Каждому из нас необходимо место, где мы могли бы побыть в одиночестве. Дяде Лауритзу, пилоту SAS, по долгу службы приходилось передвигаться по пространству размером с мир каждый день. Огромному пространству. Наполненному всевозможными вещами. Сегодня Каир, завтра Афины. И поэтому ему требовалось собственное внутреннее пространство. Может быть, дядя даже считал свою квартиру недостаточно белой и пустой.
Они уже выходили из квартиры, как Юнас заметил кое-что. Крошечный темный квадратик на одной из стен в гостиной, похожий на марку, затерянную посреди Антарктики. Это был признак жизни. Юнас подошел поближе. Квадратик оказался портретом, меньше паспортного фото, прикрепленным булавкой к стене. На портрете было лицо женщины. Мама подошла поближе. Она промолчала. Юнас и без того догадался, о чем она думала. Что это и была та самая фотография, когда-то лежавшая в медальоне дяди Лауритза. «Так я и знала, - сказала мама с некоторым облегчением, - все дело было в женщине».
Для Юнаса обнаружение этой фотографии изменило все. Квартира перестала казаться ему пустой. Она наполнилась любовью. Если, конечно, этот портрет выражал именно любовь, а не отчаянное желание уменьшить и не безнадежную попытку сделать самое великое в жизни практически незаметным. И как бы то ни было, у квартиры действительно была потайная комната. Это была эта самая крошечная фотография, это лицо.
коммент: по-норвежски понятие "комната" и "пространство" выражаются одним словом