в начале было слово. и слово было в творительном падеже
Санкт-Петербург. Город больших надежд и больших разочарований. Город, в который я жаждала - и боялась - вернуться, чтобы припасть к истокам, отыскать свои затертые до неузнаваемости следы, попытаться разглядеть в утреннем мареве девчушку с папкой формата А2, в которой грифель (которому, увы, никогда не стать алмазом) начертил и затушевал оттенками серого бумагу. Оттенков было больше чем пятьдесят. Пятна образовывали на бумаге изображения голов с античными бородами или без бород. Но были и цветные: натюрморты, которые писались для того, чтобы оживить и без того мертвую природу и зарисовки интерьеров, потому что "из всех искусств для нас важнейшим является то, которое можно продать". Тогда казалось, что дизайн интерьеров - это то, что можно продать.
Теперь смотрю на пустые комнаты и не могу даже представить, как бы их обставила. Столько взаимоисключающих возможностей. И только тогда, когда начинаешь претворять одну из них в жизнь, все остальные начинают исчезать. Как в шахматах: чем дальше зашла партия, тем меньше возможных вариантов.
Я так и не научилась делать первые ходы. А ведь что стоит? Е2 - Е4.
Это ведь так легко.
Вместо этого я отказываюсь от партий, сижу и наблюдаю со стороны. Это не так уж и скучно. Не всем же быть гроссмейстерами.
А впрочем хотелось-то написать о корявых зарисовках кованных оград на страницах блокнота из переработанной бумаги (удивилась, что он до сих пор продается и обложка не изменилась), о том вечере, когда незнакомый мужчина пригласил на джазовый концерт в филармонию, угостил сушами в "Васаби" на перекрестке Фонтанки и Белинского (вы не поверите, но ресторан до сих пор там, а ведь могли пощадить мою трепетную память) и довез домой в целости и сохранности (а я еще подумала, ничего себе, а моя мама считает, что эта юбка меня уродует). Еще хотелось написать о том, как побывала на "Алых парусах", бойкотировав попутно собственный выпускной, а еще о том, как здорово встретить человека, который тебе прямо с порога говорит "А помнишь, как ты у меня дома ванну принимала?" А ванна эта была, страшно подумать семь лет тому назад! И с тех пор столько воды утекло! А куда утекло? Неужели в сток, в канализацию, в каналы и канавы...
И пышки на Малой Конюшенной до сих пор такие же вкусные.
Мне вдруг показалось, что где-то в этом городе должна быть нарушительница законов физики, этакая копия меня, которой удалось попасть в Муху, закончить ее и устроится на работу: тщательно планировать господские дома с лепниной, позолотой и мрамором, пока 90 процентов петербуржцев теснятся в съемных однокомнатных, где от мебели отслаивается декоративная пленка и где гниет и дыбится столешница на кухне. Кому как не мне, нарушительнице визового режима, распознать и разоблачить нарушительницу временной парадигмы, которая проскользнула в другую штанину, повернула направо, там где я свернула налево, ну, вы же понимаете. Не может быть, чтобы ее не было.
И я думала о том, какая она, наверное, другая и чужая.
Ведь ей приходится звонить подрядчикам-армянам по поводу криво наклеенных плиток. И картину Ротко они повесили вверх ногами. Разве не видно, где у нее верх?
Но ее я не встретила, зато побывала в Летнем саду, изменившемся до неузнаваемости. Вместо растрепанного очарования векового леса - заборы, зеленая миля, бесвкусные фонтанишки. И статуи из мраморной крошки. И в голове не укладывается, что прежнего Летнего сада нет и не будет. Ведь это, в конце концов, сад, а не человек. Сады должны быть вечны.
Я всё пытаюсь понять, зачем Питер сделал меня своей заложницей: для того, чтобы пожаловаться мне на убогость Летнего сада? Или чтобы я встретила закат на Кронштадте, отразившись в глазах той, что так похожа на меня в прошлом? Для холодного приема брата, чей толстый панцирь царапает как битое стекло? Для того, чтобы тратить деньги, не ощущая их стоимости? Для того, чтобы стоптать каблуки до износа?
А девочка, которая думала, что перламутровое небо превратит ее - песчинку - в жемчужину?
А была ли девочка?
Теперь смотрю на пустые комнаты и не могу даже представить, как бы их обставила. Столько взаимоисключающих возможностей. И только тогда, когда начинаешь претворять одну из них в жизнь, все остальные начинают исчезать. Как в шахматах: чем дальше зашла партия, тем меньше возможных вариантов.
Я так и не научилась делать первые ходы. А ведь что стоит? Е2 - Е4.
Это ведь так легко.
Вместо этого я отказываюсь от партий, сижу и наблюдаю со стороны. Это не так уж и скучно. Не всем же быть гроссмейстерами.
А впрочем хотелось-то написать о корявых зарисовках кованных оград на страницах блокнота из переработанной бумаги (удивилась, что он до сих пор продается и обложка не изменилась), о том вечере, когда незнакомый мужчина пригласил на джазовый концерт в филармонию, угостил сушами в "Васаби" на перекрестке Фонтанки и Белинского (вы не поверите, но ресторан до сих пор там, а ведь могли пощадить мою трепетную память) и довез домой в целости и сохранности (а я еще подумала, ничего себе, а моя мама считает, что эта юбка меня уродует). Еще хотелось написать о том, как побывала на "Алых парусах", бойкотировав попутно собственный выпускной, а еще о том, как здорово встретить человека, который тебе прямо с порога говорит "А помнишь, как ты у меня дома ванну принимала?" А ванна эта была, страшно подумать семь лет тому назад! И с тех пор столько воды утекло! А куда утекло? Неужели в сток, в канализацию, в каналы и канавы...
И пышки на Малой Конюшенной до сих пор такие же вкусные.
Мне вдруг показалось, что где-то в этом городе должна быть нарушительница законов физики, этакая копия меня, которой удалось попасть в Муху, закончить ее и устроится на работу: тщательно планировать господские дома с лепниной, позолотой и мрамором, пока 90 процентов петербуржцев теснятся в съемных однокомнатных, где от мебели отслаивается декоративная пленка и где гниет и дыбится столешница на кухне. Кому как не мне, нарушительнице визового режима, распознать и разоблачить нарушительницу временной парадигмы, которая проскользнула в другую штанину, повернула направо, там где я свернула налево, ну, вы же понимаете. Не может быть, чтобы ее не было.
И я думала о том, какая она, наверное, другая и чужая.
Ведь ей приходится звонить подрядчикам-армянам по поводу криво наклеенных плиток. И картину Ротко они повесили вверх ногами. Разве не видно, где у нее верх?
Но ее я не встретила, зато побывала в Летнем саду, изменившемся до неузнаваемости. Вместо растрепанного очарования векового леса - заборы, зеленая миля, бесвкусные фонтанишки. И статуи из мраморной крошки. И в голове не укладывается, что прежнего Летнего сада нет и не будет. Ведь это, в конце концов, сад, а не человек. Сады должны быть вечны.
Я всё пытаюсь понять, зачем Питер сделал меня своей заложницей: для того, чтобы пожаловаться мне на убогость Летнего сада? Или чтобы я встретила закат на Кронштадте, отразившись в глазах той, что так похожа на меня в прошлом? Для холодного приема брата, чей толстый панцирь царапает как битое стекло? Для того, чтобы тратить деньги, не ощущая их стоимости? Для того, чтобы стоптать каблуки до износа?
А девочка, которая думала, что перламутровое небо превратит ее - песчинку - в жемчужину?
А была ли девочка?
. При этом этот разговор может окончиться обменом телефонами, дружбой в фейсбуке и прочими радостями.
